Джованни вновь начал писать иконы. Ему пришлось постоянно следить за тем, чтобы из-под кисти не появились черты женщины, по которой до сих пор тосковало его сердце. Юноше более-менее удалось изобразить лицо Богородицы в традиционной манере, но глаза получились странными. Джованни понял, что не может не рисовать глаза возлюбленной. После нескольких безуспешных попыток его осенило. Раз уж он не в силах забыть Еленин взгляд, почему бы не написать Деву Марию с закрытыми глазами? Сильно волнуясь, он наконец закончил икону. Она вышла довольно необычной. Джованни долго смотрел на нее, и слезы радости катились по его щекам. Он будет и дальше рисовать иконы! Послушник уже собирался показать свое творение игумену, как вдруг страшная мысль пришла ему в голову во время вечерни. Она так встревожила юношу, что он выбежал из часовни, поднялся в крошечную комнатушку, служившую ему мастерской, и поднес к иконе свечу. И тут же застыл. То, о чем он подумал в церкви, предстало перед ним наяву. Сомкнутые веки, кроткое, умиротворенное выражение лица — этот образ много лет хранился в его памяти. Именно такой предстала перед ним спящая Елена, когда он впервые смог рассмотреть ее поближе через щель в потолке.
Волна отчаяния захлестнула Джованни. Он понял, что никогда не сумеет забыть Елену. Ее лицо навсегда останется в его памяти.
Этим же вечером он рассказал обо всем игумену, который лично предал огню злополучную икону и запретил Джованни рисовать, но настоял, чтобы тот, несмотря ни на что, продолжил избранный путь.
Следующие несколько недель Джованни провел в глубоком унынии. Впервые он серьезно задумался о том, чтобы покинуть монастырь вопреки советам настоятеля. Только вот куда идти? Сердце звало его в Венецию, к возлюбленной. Безумие, но Джованни не мог без нее жить! А вдруг она и на самом деле его ждет? Что, если она передумала и готова бросить семью и родной город во имя любви к нему, Джованни? И конечно, нужно убедиться, что она передала Папе письмо мессера Луцио. Джованни даже начал размышлять над тем, чтобы вернуться в Венецию переодетым и под чужим именем, как бы рискованно это ни было.
Однажды бессонной ночью, когда он строил планы, на ум ему пришли слова Луны: «Ты убьешь из-за ревности, страха и гнева». С тех пор как он надел одеяние послушника, юноша ни разу не вспоминал о предсказании. Но сейчас эти странные слова возникли в памяти Джованни и растревожили его. Разве колдунья не предвидела первое совершенное им убийство? И, если он вернется в Венецию, разве не может произойти так, что из-за своего горячего нрава он вновь станет заложником судьбы и совершит остальные преступления?
В последующие дни Джованни долго размышлял над этим и в конце концов решил открыться отцу Василию. Тот отнесся к пророчеству Луны скептически, но категорически заявил, что, вернувшись к мирской жизни, Джованни вновь станет рабом страсти и греха. По его мнению, юноша встал перед решающим выбором: либо, посвятив себя Богу, вести добродетельную жизнь и добиться духовной свободы, либо уступить влечению плоти и вернуться к беспокойному, возможно даже трагичному, мирскому существованию.
Слова настоятеля несколько успокоили Джованни, и он быстро принял решение. Юноша решил, что через неделю даст обет безбрачия, бедности и послушания в этом самом монастыре. Отец Василий был очень доволен и предложил Джованни принять постриг в начале Великого поста. Джованни молился денно и нощно, продолжая умерщвлять плоть. Теперь, когда он наконец принял решение, его сердце обрело некоторый покой. Юношу мучила только одна мысль: а вдруг у него не хватит сил всю свою жизнь служить Богу?
За несколько дней до того, как Джованни должен был принять постриг, он сидел на маленькой площадке на вершине скалы, молился и смотрел на утес, который возвышался неподалеку от монастыря, когда ему в голову пришла совершенно безумная мысль. Вначале он гнал ее прочь, но потом, постепенно, она перестала казаться такой уж нелепой. В конце концов со смешанным чувством ликования и тревоги он поднялся по небольшой деревянной лестнице, подошел к двери в келью настоятеля и постучал.
— Благословите!
— Господь благословит, — слегка устало ответил игумен.
Джованни поцеловал его руку и сел на пол.
— Что случилось? — спросил старый монах, удивленный выражением лица Джованни.
— Думаю, Господь послал мне решение!
— Какое решение?
— Духовного кризиса, в котором я пребываю вот уже несколько недель, с тех пор, как собрался принять постриг. Как я уже говорил, меня мучила мысль, что я не смогу сдержать обет, данный Богу, и в один прекрасный день вернусь в мир, чтобы найти женщину, которая завладела моим сердцем, и совершу страшное преступление.
Старик слегка кивнул.
— Сейчас, когда я смотрел на скалу неподалеку от нашей обители и на пещеру, где жил святой Ефрем, Бог послал мне решение.
Настоятель начал понимать, к чему клонит юноша, но даже мысль об этом была настолько поразительной, что он сделал вид, что ни о чем не догадывается, чтобы дать себе время на размышление.
— Продолжай.
— Брат Антоний поведал мне историю жизни Ефрема-отшельника. О том, как почти два века назад, терзаемый плотским влечением и воспоминаниями о женщине, он решил заточить себя в пещере, которая находится на полпути к вершине той высокой скалы. Известно, что он жил там более сорока лет, в молитвах и уединении, и только ангелы составляли ему компанию. Еще брат Антоний рассказал мне, что ему, как и другим святым отшельникам, сделавшим столь нелегкий выбор, раз в неделю в корзине спускали хлеб и воду, и однажды, впервые за сорок лет, он не прикоснулся к съестному. Решив, что старец, должно быть, умер, один из монахов спустился на веревке, чтобы осмотреть пещеру и вытащить наверх тело, но, к его величайшему удивлению, пещера оказалась пуста. Тело Ефрема бесследно исчезло, поиски у подножия скалы, примерно в двадцати пяти метрах от входа в пещеру, тоже ничего не дали. Через несколько недель одному праведному иноку было видение, что Ефрем обрел такую благодать, что ангелы Господни вознесли его тело на небеса. С той поры Ефрема-отшельника почитают в наших монастырях как великого святого.