«Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного».
Меж тем в сердце Джованни с каждым днем нарастал гнев. Поначалу незаметный, гнев постепенно завладел юношей, и вот однажды ночью Джованни не сдержался. Потрясая кулаками и грозя небесам, он вскричал:
— Почему? Почему Ты позволил своему слуге умереть в отчаянии? Почему позволил Сатане разрушить его надежды на милость Твою? Почему допустил, чтобы человек, который всю свою жизнь посвятил Тебе, умер во мраке сомнения? Неужели Ты так жесток? Тебе нравится видеть страдания невинных? Сколько еще крови и слез Тебе нужно, чтобы утолить свою жажду?
Его крик был криком всех людей, которые страдали, верили и никак не могли понять, почему Господь так невыносимо безучастен.
Джованни кричал, пока у него хватило сил, а потом разрыдался. Неутешное горе переполняло его сердце. Ему было безумно жаль этого человека, который отрекся от мира, страдал, отказался от всех земных удовольствий, пожертвовал семейной жизнью, много лет молился денно и нощно в голоде, холоде и одиночестве… И все только для того, чтобы умереть в отчаянии, чувствуя себя покинутым Богом, которому он служил так истово и преданно.
Джованни оплакивал себя, сам того не осознавая.
Прошло три недели после этой вспышки ярости. Три недели, во время которых Джованни пытался потушить пламя, пылающее у него в душе. Он последовательно пережил все чувства: сомнение, надежду, муки, веру, ярость, одиночество, отрицание, печаль. После ужасной внутренней борьбы его ум и сердце пришли наконец к единому мнению: или Бог злобен и жесток, ил и Его не существует… В некотором отношении это было бы даже лучше. Джованни больше не злился и не испытывал печали. Он просто пребывал в глубочайшем отчаянии.
Воспоминания прошлого вернулись, чтобы терзать его разум. Расчувствовавшись, Джованни вновь увидел успокаивающие образы своей семьи. Когда он был в монастыре, то написал письмо отцу и брату, чтобы те не беспокоились о его судьбе. Теперь же ему захотелось узнать, что стало с родными. Джованни снова думал о Елене, и его преследовало желание хотя бы раз ее встретить. Но больше всего в эти тягостные минуты ему хотелось увидеть мессера Луцио. Джованни хотел бы раскрыть перед наставником свое сердце, рассказать о сомнениях, попросить совета. Юноша попытался представить, что философ сказал или сделал бы в подобной ситуации. Как же он скучал по своему учителю!
Однажды ночью, когда безграничное отчаяние овладело его душой, Джованни внезапно решил покончить все разом. Он приблизился к краю обрыва и долго смотрел вниз, на верхушки деревьев метрах в двадцати под ним. Затем закрыл глаза. Знакомые образы вновь возникли в его памяти: лица Елены и матери. Горько-сладкие слезы потекли по щекам Джованни, ввалившимся от лишений и постоянного бдения. Он шагнул еще ближе к пропасти.
Юноша уже собрался было прыгнуть вниз, как вдруг перед его мысленным взором предстала Луна. Странное чувство охватило монаха — непреодолимое желание заняться любовью. Образ колдуньи овладел мыслями Джованни. Он внезапно вспомнил чарующий запах, гладкую кожу, и его тело отозвалось на воспоминания. Не осознавая, что делает, юноша закрыл глаза и стал ласкать сам себя. Он думал о женщине, которая приворожила его и подарила первое в жизни сексуальное удовлетворение. Из его груди вырвался громкий крик, звериный вопль наслаждения, который, казалось, восходил к незапамятным временам.
Больше Джованни не молился. Конечно, с его губ все еще срывались слова молитвы, но душа отторгала их. К нему вернулось желание жить, слабое, почти инстинктивное. Он занимался самоудовлетворением по нескольку раз в день, иногда думая о Луне, иногда — о Елене. Навязчивая мысль охватила все его существо — выбраться из страшного места как можно скорее.
Сделать это можно было только единственным способом — убедить монахов, живущих наверху, что он умер, и тогда один из них обязательно спустится, чтобы проверить. Он решил не съедать сразу все припасы, а оставить немного хлеба и воды про запас.
На следующей неделе он не прикоснулся к корзине с провизией. Обеспокоенные скитские монахи решили узнать, что случилось.
Тот, кто посильнее, остался наверху, чтобы крутить лебедку и спустить другого монаха вниз, к пещере. Достигнув входа, брат Никодим выбрался из сети и подошел к Джованни, который лежал на земле. Монах нагнулся и тут же получил сильный удар по голове. Джованни втащил безжизненное тело в сеть, влез сам и несколько раз дернул за веревку.
Сеть рывками поднялась на скалу. Когда она достигла вершины, Джованни высвободился и вытащил бездыханного монаха на каменистую площадку. Другой инок остановил лебедку и поспешил к ним, думая, что брат поднял наверх тело отшельника. Узнав Джованни, он замер от удивления.
— Что ты здесь делаешь? Что случилось с братом Никодимом?
— Он без сознания. У меня не было выбора. Я должен выбраться из этого места.
— Но… ты дал обет затворничества. Ты не можешь уйти!
Джованни почувствовал, как его обуял панический страх.
— Все равно уйду! — вскричал он.
— Я не позволю! — воскликнул монах, бросившись на юношу.
Джованни увернулся и оттолкнул толстого монаха. Тот потерял равновесие, поскользнулся и оказался у самого обрыва.
— Брат Григорий! — вырвалось у Джованни. Он, широко расставив руки, попытался схватить монаха, спасти его… Но тот не удержался на краю и рухнул вниз, в многометровую пропасть.
Джованни, будучи не в силах помочь, смотрел, как падает брат Григорий. Слова ведьмы эхом отдавались в мозгу: «Второй раз ты убьешь из страха».