Елена рассказала Есфирь все от начала и до конца, не забыв упомянуть встречу в тюрьме. Она ничего не пропустила, даже нежные слова любви, которые Джованни сберег для своей жены. Несколько раз повествование прерывалось рыданиями, сотрясающими Елену. Она еще не успела закончить, а Есфирь уже стало ясно, что случилось самое страшное. Елена говорила, а сердце Есфирь словно раздирали на части. Когда рассказ подошел к концу и женщина поняла, что любимый муж мертв уже несколько дней, оно не выдержало. Есфирь упала в кресло, казалось, жизнь медленно вытекает из ее тела — так бесценные духи выливаются из разбитого сосуда.
Вдруг она услышала плач своего малютки. И, точно так же как Елена несколько дней назад, решила, что должна жить и бороться. Ради него.
Елена дала Есфирь пригоршню пепла Джованни, который собрала на месте казни. Себе тоже оставила чуть-чуть, надежно спрятав в потайном кармане корсажа.
Елена умоляла Есфирь простить ее за то, что не спасла Джованни, но та осталась непреклонна.
С той минуты Есфирь укрылась в покоях, не желая никого видеть, кроме отца, сына и служанки. Долгие недели Елена не нарушала ее одиночества и только день и ночь молилась, чтобы еврейка простила ее. Только прощение могло наконец освободить сердце Елены — не от печали, а от жестоких угрызений совести, терзавших ее.
Сегодняшним утром она собиралась сообщить Есфирь об одном важном решении и через Сару передала, что «они наверняка видятся в последний раз».
Дверь в спальню Есфирь отворилась. Елена увидела молодую мать с ребенком на коленях. Подошла поближе и увидела, что у мальчика глаза отца — серьезные и в то же время смеющиеся. Она не посмела сказать об этом Есфирь, только ласково улыбнулась. Затем произнесла:
— Есфирь, я пришла попрощаться.
В печальных глазах еврейки блеснуло удивление.
— Завтра на рассвете я отправляюсь с дочерью в Италию, — продолжила Елена. — После недавних трагических событий моя дочь серьезно заболела. Ее сильно лихорадит, и никто не знает, как лечить этот недуг. Я убедила отца, что нам нужно вернуться в Венецию, где я знаю хороших врачей.
— Разве ей не станет хуже от путешествия по бурному в это время года морю? — спросила Есфирь.
— Я вынуждена пойти на риск. Ведь если она останется здесь, то, скорее всего, умрет. К тому же у меня есть еще одна причина для отъезда. Я пообещала отвезти письмо, которое принесло Джованни так много горя, в Рим. Это была последняя просьба несчастного. Когда моя дочь выздоровеет, я поеду в Священный город и отдам послание мессера Луцио Папе.
Есфирь некоторое время молчала, затем произнесла:
— Понимаю, ты приняла верное решение.
— Ничего не бойся. Отец пообещал, что позаботится о вашей семье, пока вы не отправитесь в Аль-Джезаир. А я сюда больше не вернусь… — Елена запнулась, а потом продолжила: — так что пришла попрощаться.
Есфирь посмотрела на Елену, и сочувствие к этой женщине охватило ее душу. Но она не двинулась с места.
— Перед тем как уехать, — проговорила Елена, — я хочу задать тебе один вопрос.
— Я слушаю, — тихо сказала жена Джованни.
— Как ты назвала сына?
— Иоханаан.
— Еврейское имя… что оно означает?
— Бог простит.
Елена замерла, пристально всматриваясь в Есфирь, ища ответного взгляда. Затем бросилась в ее объятия.
Есфирь прижала Елену к сердцу. Обе женщины долго стояли, обнявшись, плача от радости, печали и любви.
На следующее утро Елена взошла на борт двухмачтового судна, плывущего в Венецию. Покидала Кипр, взяв с собой только Стеллу, врача, двух слуг и письмо к Папе. Она не стала брать Джулиану, которая предала Джованни. «Без сомнения, дважды», — думала женщина, вспомнив анонимный донос на возлюбленного после дуэли в Венеции.
Десять суток корабль мчался к Венеции на всех парусах. Была середина осени, море штормило, и волны бросали корабль из стороны в сторону. Двухмачтовик плыл вдоль Апеннинского полуострова в двух днях пути от Венеции, когда доктор подошел к Елене — сообщить, что ее дочь при смерти.
— Нам нужно сойти на сушу как можно скорее, — сказал он. — Ее состояние неожиданно ухудшилось. Девочка бредит, думаю, еще два часа такой качки она просто не выдержит.
Когда капитан узнал о трагических событиях, то согласился пристать к берегу. Вскоре они заметили небольшой рыбацкий порт. Судно встало на якорь неподалеку, и венецианцы отправились на берег в лодке, которую едва не перевернуло бушующее море. Только они ступили на твердую землю, Елена спросила моряков в Венери — так назывался порт, — есть ли рядом место, где позаботятся о девочке. Матросы показали ей величественный монастырь, возвышающийся над гаванью, за оливковыми рощами. Под проливным дождем мать и дочь, закутанных в одеяла, отвезли туда в телеге.
Привратник пустил их в комнату для посетителей и пошел на поиски приора.
— Добро пожаловать в монастырь Сан-Джованни в Венери, — произнес дон Сальваторе, с удивлением разглядывая нежданных гостей.
Елена едва не потеряла дар речи при этих словах. Ей показалось, что однажды она уже слышала это странное название, в котором смешались язычество и христианство, может, даже от возлюбленного, если только само имя «Джованни» не навело ее на подобную мысль. Но сейчас, при сложившихся обстоятельствах, женщине было некогда думать о необычном совпадении.
— Спасибо, святой отец. Мы плывем с Кипра, — ответила она спокойным голосом, без тени намека на снедавшую ее тревогу. — Вот уже несколько недель моя дочь страдает от таинственной лихорадки, и потому мы возвращаемся в Венецию, чтобы ее там вылечили. Но нам пришлось остановиться здесь, потому что самочувствие девочки ухудшилось. Скажите, у вас есть теплая комната, где уложить ребенка, и врач, который поможет за ней ухаживать?